– Келси…

Но я подняла руку, останавливая его:

– Ничего. Знаешь, я совсем не хотела сюда заходить!

Мы больше не возвращались к этой теме и провели целый день вместе, развлекаясь водными видами спорта. Кишан быстро освоил гидроцикл, и гонять на нем оказалось почти так же весело, как на обычном мотоцикле.

То есть я от души веселилась, когда не была поглощена тем, как мои руки обвиваются вокруг пояса Кишана, а моя щека прижимается к его согретой солнцем спине. Теперь, когда я знала, что мы с Кишаном можем быть вместе, мне стало трудно воспринимать его по-прежнему, былая дружеская легкость в наших отношениях сменилась напряжением.

Говоря о моем спутнике жизни, Дурга пообещала, что я полюблю его сильнее, чем любила раньше. Пхет сказал, что я буду счастлива с любым из братьев, но вплоть до недавнего времени я была настолько одержима возрождением отношений с Реном и так упорно держала Кишана на расстоянии, что теперь мне было стыдно открыто давать понять, что все изменилось. Впрочем, нам было весело вместе, Кишан ни на чем не настаивал, и я решила оставить все как есть.

Когда мы пришвартовались в Тривандруме, Уэс сошел на берег, пообещав зайти за мной в шесть. Остаток вечера я провела в обществе мистера Кадама, мы испытывали наше новое оружие. Кишан время от времени заглядывал к нам, чтобы посмотреть, как идут дела.

Мы выяснили, что трезубец, или тришула, оказался оружием глубоко символичным. Мистер Кадам показал мне иллюстрацию в книге.

– Взгляните, мисс Келси. Эти три зубца имеют огромное количество значений. Скажем, если рассматривать тришулу как один из атрибутов Шивы, три копья служат олицетворением его тройственной природы – творца, хранителя и разрушителя. Помимо этого, тришула символизирует три шакти, или силы – волю, действие и мудрость. В некоторых случаях три зубца представляют собой прошлое, настоящее и будущее. Тришула в руках у Дурги говорит о трех ступенях бытия – деянии, недеянии и бездеянии.

– А чем недеяние отличается от бездеяния?

– Думаю, бездеяние здесь означает ничегонеделание, отдых или даже застой.

– Угу, – буркнула я и поморщилась, вспомнив совет Дурги прыгать вперед.

– Третий зубец тришулы обычно обозначается словом тамас, что по сути означает то же бездеяние. Тамас также переводится как «тьма, невежество или разрушение». Думаю, в данном случае бездеяние хуже недеяния.

– То есть это нечто вроде: делать хорошее, делать плохое и ничего не делать?

– Х-мм… Пожалуй, можно понимать и так. В одной книге говорилось, что три зубца символизируют три типа людских страданий: физических, умственных и духовных. Тришула напоминает людям о том, что Дурга может положить конец этим мытарствам.

Я тщательно записала эти сведения, в то время как мистер Кадам вновь с головой ушел в чтение.

Позже, одеваясь для вечеринки, я все думала о символизме трезубца. Многие считают, что лучше ошибиться, чем ничего не делать. Возможно, Дурга тоже хотела сказать, что мне станет легче, если я сделаю хоть что-нибудь. Что ж, мне оставалось надеяться на ее правоту.

Мысль о жизни без Рена была стальными тисками, сжимавшими горло. Я чувствовала себя так, будто меня против воли затащили на американские горки, и теперь мне ничего не оставалось, как крепко держаться, наклонив голову и стараясь не стошнить себе под ноги. Кричать: «Эй, я хочу сойти!» – бесполезно. На ходу не выходят. Нужно вытерпеть все до конца, надеясь, что кабинка выдержит и предохранительная штанга не подведет.

Мы с Уэсом договорились встретиться на причале, и я наскоро привела себя в порядок. Нилима пообещала, что попросит Волшебный шарф сделать мне точно такое платье, какое она видела в журнале. Я как раз закончила распрямлять волосы, когда Нилима впорхнула в мою каюту с готовым нарядом. Она тоже была одета для выхода.

– И ты идешь на вечеринку, Нилима?

Она поправила волосы.

– Загляну ненадолго. Увидимся на пляже!

Когда Нилима ушла, я взяла вешалку и рассмотрела прелестное черно-палевое платьице без рукавов. Приталенное, с пышной юбкой и прозрачным верхом, расшитым красивыми черными бусинками. Приглядевшись внимательнее, я обнаружила, что это даже не бисер, а туго сплетенные узелки из блестящих нитей. Рен и здесь оказался прав: Шарф ловко имитировал современные материалы.

Я натянула платье и застегнула на щиколотках черные босоножки, обнаружившиеся в шкафу. Уэс уже ждал меня на причале. При виде меня он восхищенно присвистнул и наговорил кучу комплиментов. Но я почувствовала себя неуютно, потому что Уэс был в обычных пляжных шортах и расстегнутой белой рубашке, обнажавшей его прекрасный загорелый торс.

– Ох, кажется, я чересчур вырядилась! – смущенно пробормотала я. – Понимаешь, Рен и Кишан с ног до головы одеваются во все самое модное, а я и забыла, что мы идем на пляжную вечеринку! Погоди секундочку, я переоденусь!

Я бросилась по сходням на яхту, но Уэс в два прыжка догнал меня и преградил путь.

– Ни в коем случае, цветик мой, – отрезал он. – Я хочу хвастать тобой!

Смеясь, мы пошли к берегу.

– Да, но я же не в мини-бикини! Впрочем, вряд ли кто-то обратит на это внимание.

– Есть большая разница между природой и породой, – заметил Уэс. – В тебе есть порода, моя сладкая. Любой парень с головой на плечах поймет, что я подцепил истинную драгоценность!

– Для техасского ковбоя ты чересчур мил.

– А ты чересчур хорошо загорела для орегонской девушки!

По дороге к источнику оглушительно пульсирующей музыки Уэс развлекал меня фантастическими историями о своей семье, одна невероятнее другой.

На берегу было не протолкнуться. Наверное, собралось не меньше тысячи гуляк. Уэс заплатил за вход, и мы стали пробиваться к огромному костру, вокруг которого все танцевали. Стоял разгар сезона муссонов, поэтому вечер был довольно прохладным, и тепло костра оказалось как нельзя кстати.

Двигаясь в такт зажигательному ритму, Уэс проорал мне над ухом:

– Может, хочешь сначала поесть? Или потанцевать?

– Сначала потанцевать!

Он просиял и потащил меня вперед, пока не отыскал свободное местечко. Пульсирующий ритм индийской группы покорял и лишал воли. Здесь никому не было дела до того, кто умеет танцевать, а кто нет. Все просто радостно двигались под музыку, скакали, прыгали, трясли головами, хлопали в ладоши и махали руками. Это было скорее коллективное переживание, чем собственно танцы, как в Америке. Толпа двигалась в едином ритме, все заражали друг друга своим ликованием.

Я полностью отдалась музыке, чувствуя себя не то индийской богиней с множеством гибких рук, не то молодой цыганкой в звенящих монисто. Я не двигалась под музыку, это музыка двигалась во мне, пока я не стала чувствовать себя ее частью, не сделалась гудящей, пульсирующей и живой. Уэс тоже отрывался вовсю.

Я не сравнивала происходящее с нашим с Реном танцем на День святого Валентина. То есть… почти не сравнивала. Я сбросила босоножки, с наслаждением погрузив пальцы в песок, а Уэс обхватил меня за талию и бешено закружил, так что все грустные мысли мигом вылетели у меня из головы.

Через несколько песен мы выдохлись. Уэс сказал, что пора бы выпить и подкрепиться, и потащил меня к столикам, которые стояли под деревьями, увешанными бумажными фонариками. Пристроившись в хвост очереди, мы взяли тарелки и придирчиво осмотрели предложенную еду. Уэс твердо пообещал, что избавит меня от карри.

Нам предлагались масляные початки жареной кукурузы, свежие кокосы, ломтики тропических фруктов, бараньи кебабы, круглые рисовые пирожки идли с чатни, тонкие хрустящие блинчики, куриные крылышки в остром пряном соусе и дабели пао, с виду похожие на миниатюрные гамбургеры, только вместо мяса на половинке поджаренной булочки лежали картошка с луком, специями и тамариндовым чатни. Не чизбургер, конечно, но очень вкусно.

Уэс взял нам по стакану воды с фруктами. Напиток оказался очень приятным и освежающим, поэтому я быстро выпила один стакан и вернулась за вторым. В это время музыканты сделали небольшой перерыв, и слово взял диджей. Он призвал нас всех к новым, еще более зажигательным танцам, и Уэс вскоре начал приплясывать на месте от нетерпения. Мы стали пробиваться к костру, по пути нам повстречались разносчики с жареным арахисом и мороженым.